Дождь под землей. Пятая страница

Мы поднялись на четвертый этаж. Квартира поразила воображение. Мало того, что она объединяла две квартиры на одной площадке, так она оказалась еще и двух уровневой. Шесть комнат четвертого этажа, соединенные винтовой лестницей с шестью комнатами пятого этажа – дворец внутри типового пятиэтажного дома.

– Это мой чум. Чувствуй себя, как дома. – Татьяна, оставив меня одного, ушла в душ.

Я побродил по комнатам нижнего уровня. Многопластовая культура хантов органично и гармонично вплеталась в современный стиль устройства дома. Было очень интересно наблюдать, как различный бытовой инвентарь, поделки, украшения – вдруг находились в неожиданных местах современной квартиры.

– Пойдем, покажу тебе дом, – хозяйка неслышно подошла со спины, проникнув еще влажной ладошкой под майку к паху. Она знала, что делать, и умела это делать: тело мое – оно и так уже было на взводе несколько часов – напряглось от неожиданности и желания. Я повернулся к ней, обнял за талию, замер, разглядывая сверху. Невысокая хрупкая синеокая красавица, славянские формы лица, подчеркнутые угорскими особенностями. Лишь на пару мгновений позволила себя обнять. Выскользнула.

– Хочу рассказать тебе одну легенду. Мне еще дедушка ее рассказывал. Садись. – Подошла. Обняла так, что лицо мое оказалось между ее грудей. И тихим горловым шепотом медленно, в такт сердца, запела:

Давно-давно, когда мой прадедушка самостоятельно вылез первый раз из хат-левин онтьт, его прадедушка рассказывал ему.
Жила в Среднем мире Ур-эква, дочь Калтась-анки. Понравился ей Ыл-лунг. Захотела уйти к нему жить. Сказала тогда Калтась-анки:
– Иди к Ент-Торуму, отцу своему, разрешения проси.
Поднялась Ур-эква в Небесный мир, входит в дом к Нум-Торуму. Сидит Нум-Торум перед дыркой, наблюдает за нижним миром. Щекой в золотой посох опирается.
– Ур-эква, с чем пришла, какую весть принесла?
Рассказала все. Задумался Нум-Торум, голову опустил. Пока так сидел, два раза заходил в дом Хотал-эква.
Потом поднял голову и сказал:
– Сделай, как сказала. Помни только. Брат мой Кынь-лунк обратно никого не пускает. Останешься  навсегда, пока дождь там не пойдет.
Спустилась Ур-эква обратно. Одела сах и ушла в Нижний мир к Ыл-лунгу.
Думала сможет вернуться. Но дождь под землей никогда не бывает.

Секунд десять в тишине я ощущал биение ее сердца внутри себя, словно это мое сердце только что нараспев распахнуло душу.

Отстранилась, поднялась. Потянув за руку, потащила на второй этаж квартиры.

Она, словно Хозяйка Медной горы, водила меня по комнатам, которые порой напоминали музейные инсталляции. Рассказывала истории, легенды, ритуалы. Загадочные, незнакомые имена богов Нум-Торум, Калтась-анки, Мых-ими. Бубны с колотушками, медвежий череп, медвежья шкура, наркас-юх…

– Ханты думают, что глаза человека во время сна уходят от него и бродят по тем местам, которые он видит во сне. Ты часто видишь сны?

– Первых людей хантов, менков, Нум-Торум сделал из лиственницы. Они испугались его и убежали в лес. Там и живут. У них семь голов, железное тело, длинные ногти…

– У мужчин внутри пять душ: душа-тень, уходящая душа, сонная душа, бродящая во время сна в образе улум ис, возвращающаяся душа, душа-сила. У женщины нет души-силы. Все что происходит с человеком: рождение, здоровье, болезнь, сон, смерть – связано с состоянием этих душ…

Она останавливалась и умолкала на полуслове в самых неожиданных местах, закидывала руки мне на шею, тесно прижималась и целовала, упоенно, в засос. А потом так же неожиданно отстранялась, шла дальше, продолжала говорить с недоговоренного полуслова. Она ни разу не допустила большей интимности, чем поцелуи. Все попытки овладеть чем-то более откровенным мягко, нежно, но настойчиво пресекались. Эта маленькая хантыйская богиня сводила меня с ума. Желание овладеть ею вырывалось наружу огненными потоками. Передвигать ноги было уже больно – кровь, прилившая к члену, разрывала его на части…

– Вот послушай.

Она включила запись. Усадила меня на пол, на колени встала позади меня.

Сначала ничего не происходило, потом объемная проникающая со всех сторон низкая вибрация заставила шевелиться волосы на голове, волоски на коже. Звук родился где-то в глубине позвоночника. Низкие мощные колебания раскачивали его, передаваясь мышцам, ребрам, шее. Заполняли окружающее пространство. Отразившись от стен, они ворвались под черепную коробку, в мозг. Магический низкий звук горлового пения замедлял пульс сердца, останавливал дыхание, уносил сознание глубоко под землю, в черную, холодную отчужденность абиссали. Нарастающая громкость протяжных, глухих ударов бубна в ритме сердечного пульса закружилась вокруг меня, словно сотни шаманов устроили танцы с древними родовыми духами. Удары бубнов ускорялись «таммм таммм тамм тамм таммм таммм там там тамм тамм там там». Сливались в один непрекращающийся рокот, сливались в один аккорд с низким вибрирующим голосом. И я увидел его. Всполох. Белесый след воздуха, полупрозрачный туманный силуэт, оставляя за собой мерцающую дымку, двигался вокруг меня, ударяя в невидимый поднятый вверх бубен. Тело мое было напряжено и расслаблено, мысли растворялись в сумраке и скручивались в тугой жгут, вожделение вскипало абсолютно ровной поверхностью воды. Я чувствовал себя обреченно одиноким, готовые сорваться слезы, высыхали на веках от ощущения своего многообразия в отражении бесчисленных звезд Вселенной. Раздирающая на части энергия оживших древних предков сжимала меня в одну точку в центре живота…

Я очнулся не от того, что закончилась запись и танец шамана растворился воздухе. Звуки, ритмы, музыка, голоса, удары, присутствие чужой энергии еще долго двигались вокруг меня, в центре меня, не выпуская из цепких объятий круговорота разбуженных древних инстинктов.

Татьяна так сильно вжалась в меня, крепко обняв руками, что я уже давно не мог нормально дышать и начал задыхаться.

Обессиленные мы лежали на мягком ворсистом ковре. И не сразу смогли продолжить эту мистическую экскурсию.

Окруженные хантыйскими богами, родовыми духами, легендами, мы добрались до кухни. Оголенные, обнаженные высоковольтные нервы пульсировали и светились от желания. Малиновая головка члена горела угольком отгоревшего костра. Любое мимолетное прикосновение Татьяны к моему телу вызывало сладкую изнывающую боль. Все мысли мои были уже внутри нее. Все окружающее пространство превратилось в жаждущую меня вагину, которую хотелось заполнить до самой последней своей молекулы… Обостренная невысказанность чувств и ощущений искрилась вокруг нас всполохами полярных сияний, смешивая мистический образ древних духов с ароматным эликсиром страсти и тяготения.

Мы долго пили вино и разговаривали в теплом уюте шепота чайника, стоящего на плите, и журчания холодильника. Не зажигая света, окутанные пепельно-молочным тюлем летней северной ночи. Она рассказывала о себе: впечатления детства, бабушка и дед, школа и юность, первая любовь и разочарование.

Отец.

Ее отец, Серафим Иванович – потомок Великих гуннов, родственник мадьяров – несмотря на то, что был хантом, и, по законодательству, мог не служить, все-таки настоял на своем и уговорил начальника районного военкомата пятидесятью песцовыми шкурками призвать себя в армию.

Окунувшись в мир узких армейских бараков и широких плацев, строгого уставного порядка и дедовщины, погрузившись в техногенный мир Великой страны, очутившись в многонациональном конгломерате, он смог не потеряться, не опуститься, не раствориться. Природная смекалка, незагруженность сознания продуктами цивилизации, непосредственность дикаря и юмор позволили Серафиму Ивановичу не только выжить, но и вернуться домой очень образованным, натасканным, мудрым и опытным молодым человеком. Кардинально отличаясь от парней и мужчин своего пугола, селения, да и, наверное, всей волости.

Вернувшись из армии, Серафим Иванович развил бурную деятельность по благоустройству своей семьи. В десять лет он убил своего первого оленя. И теперь к статусу Охотника добавился еще статус образованного человека и шамана. К нему приезжали за советом из самых дальних концов района.  И даже  однажды глухой ночью в дверь постучал сам чертан-ку, шаман. Родовой шаман.

Материальные ценности новоявленный шаман использовал все на то же благоустройство, выменивая гектары земель у соседей на «бусы и стекляшки», водку и  добрый совет.

Издревле семья Серафима Ивановича владела огромной площадью земли: тайгой, еловыми сограми, кедровыми урманами, бескрайними трясинами, бесконечными торфяниками, песками – удобными местами для лова рыбы, займищами.

Теперь же, благодаря стараниям Серафима Ивановича, этой земли в семье было просто неприлично много. Но в силу своей генетической и исторически сложившейся привычки «брать только столько, сколько нужно», и памятуя, что «жадность фраера сгубила», в одно из летних утр решил: пора накопления заканчивать. Нагрузил свой вездеход пушниной: горностаем, соболем, колонком, куницей, белкой, зайцем и уехал в районный центр. Вернулся через месяц. Счастливый, сияющий. Теперь вся его земля официально принадлежала ему. Он положил документы в древний желтый отцовский портфель, где хранились семейные бумаги, и спрятал в далекий таежный кат, одному ему известный.

Однажды появились геологи.

Потом, врезаясь в непроходимые заросли кустарников, пробивая реликтовые леса, настилая гати, въехали трактора и вездеходы. Отравляя и выжигая окружающее пространство, выросли странные деревья, нефтяные вышки, и прижились странные животные, слоны, высасывающие соки земли.

И когда нефтяным компаниям пришлось урегулировать свои отношения с государством, оказалось, что на их пути встали коренные малочисленные народы севера. Одним из представителей явился Серафим Иванович, который не соблазнился ни на «бусы и стекляшки», хитро ухмыляясь, прищурив и без того узкие глаза, не испугался угроз, противопоставив мощь своего влияния. Он не пил, не курил, четко держался своей позиции, прикрываясь официальным статусом хозяина земли. На все нападки и происки, пожевывая кожицу с летних рогов оленей, лишь хитро ухмылялся. И, в конце концов, победил. В желтый отцовский портфель отправилась внушительная пачка договоров об аренде земли.

Сразу после демобилизации он женился на красивейшей девушке из Воронежа. Познакомился с ней на втором году службы по переписке, необдуманно, как ему тогда казалось, ответив на «письмо солдату». Возвращаясь, он, конечно, заехал к ней, зависнув в этом симпатичном городе на полгода. Удивлялся потом всю жизнь, как это ему, «чукче», удалось соблазнить такую красавицу. Люба, Любовь, с необъяснимой и непонятной  готовностью уехала с мужем на Север, где прожила всю жизнь и родила двух девочек. Татьяна и  Иванна, эним и текаем.

Дети подросли и расцвели. Красавицы из красавиц. Сказалось смешение кровей и культур.

Ивана, используя папочкин ресурс, ушла в fashion industry. Сначала, обладая идеальными данными,  моделью. Затем открыла свое модельное агентство.

Через пару лет подняла и раскрутила рекламный бизнес, занимаясь первое время медиабаингом и медиапланированием и расширив постепенно сферу услуг, создала сеть рекламных агентств полного цикла.

Одновременно продвигала тогда никому неизвестные и экзотические spa процедуры, программы, салоны. И уже задумывала открыть продюсерский центр.

 

Татьяна, отцовская дочь и любимица, холилась и нежилась в домашнем уюте. Была такой медлительной сибариткой. Все делала медленно и размерено с грацией сытой кошки. Походу в кино с подругами она предпочитала поваляться на диване с интересной книгой. Она выбирала полежать в ванной, наполненной ароматной пеной, но не свидание с парнем. Часами сидела за маникюром.

 

Я же больше слушал. Говорить о себе не хотелось, да и ужас, что выползет опять моя черная боль, останавливал. Рассказывал о своих друзьях и знакомых, событиях не из своей жизни, историях, вычитанных в журналах, газетах и книгах.

 

Она удивлялась своему страху. Ей безумно хотелось этого мужчину. Страх же сковывал… Непостижимый, необъяснимый, непонятный. Может быть, не страх? Неуверенность? Неопределенность? Порой, перед каким-то важным шагом мы замираем в раздумьях. Или это Вселенная хочет удержать, предупредить: событие будет иметь продолжение, возможно неприятное или опасное – подумай, нужна ли тебе потом эмоциональная реконвалесценция?

Пыталась расслабиться. Но вино, наоборот, не отпускало, возбуждало, притягивало к сидящему напротив мужчине… Пыталась отвлечься рассказами о своей жизни. Но они как-то еще сильнее «пробивали» на жалость и слезы. Пыталась усилием воли оттянуть ту жгучую, желанную и неизбежную точку «икс». Но спираль закручивалась сильнее, воронка становилась уже, страсть непреодолимее…

Мысль, чувство, ощущение, осязание, что без этого… именно без этого человека ей не прожить. Острая боль при одном только представлении, что она будет без него, что он исчезнет, уйдет, пронизывала тело… Страх совершить ошибку… Ужас наступить не на твердую кочку и соскользнуть в топь оплошностей… Она не видела будущего, прошлое казалось гадким и противным, настоящее было сладким и опасным. Почему-то смертельно опасным. Была какая-то дремучая настораживающая сила в его взгляде, движениях, голосе, словах…

 

Летняя северная ночь стала отступать, медленно растворяясь в не менее очаровательном северном летнем рассвете…

«Господи! Почему все так сложно и запутано! Почему я хочу, но не могу?! Почему нам дается то, что мы не хотим? А чтобы получить то, что желаннее больше всего, вызывает столько проблем и препятствий?! Почему, если хочешь быть с ним, то нельзя просто быть!?»

… огненный шар разорвался у нее в животе…

… горячие слезы потекли по щекам…

… она по-девчоночьи разревелась…

 

«Черт!» – От неожиданности я опешил. Непредсказуемая женщина. Только что улыбалась, рассказывая что-то смешное из своего детства…

Подхватил на руки и, повинуясь зову этого таинственного, наполненного магией древних хантов, дома, понес

понес …

… понес…

 

Я не знаю, где оказался. Смешалось все: вино, боги, музыка, жажда, желание, страсть…

Картины

Шаман

Национальные одежды

Бубен

Сосок

Живот

Пупок

Коленки

Плечи

 

– Тебе придется на мне жениться

– Да?

– У нас в роду есть поверье: мужчина берет женщину, если он спал с ней у родового очага.

Мы проснулись уже вечером на оленьих шкурах, расстеленных вокруг хитро сооруженного очага. Татьяна лежала на мне – ее маленькая фигурка как раз помещалась – сложив руки на моей груди, смотрела на меня веселая и счастливая. Ярко синие глаза горели любовью, счастьем, нежностью, желанием, страстью, спокойствием…

– А если не женюсь?

– Тогда Нум-Торум тебя сбросит в Нижний мир к Ыл-лунгу, превратишься в страшного менка…

– Я же не могу жениться на тебе против твоей воли.

Улыбка исчезла с ее лица. Свинцовые тучи скрыли глубину небесных глаз.

– Мне сегодня приснилась моя жизнь. Вся. В конце пришел в сон наш родовой шаман, это его голос ты слышал ночью на записи. Сказал «Нельзя потерять, если не имеешь. Нельзя иметь, если потерял. Если имеешь, не потеряй, держи».

Она подтянулась ко мне так, что ее лицо нависло над моим.

– Знаешь…

Я люблю тебя.

 

Еще одна совместная ночь. Мы физически не могли отлипнуть друг от друга. Космической силы магнит в каждом из нас притягивал, вдавливал нас друг в друга. У нас не было секса в обычном понимании. Не было полового акта, соития, коитуса. Секс был там, в душах, в небе, между звездами. На грани соприкосновения ладоней и пальцев, в точке соприкосновения двух вен от единой волны крови. В одном дыхании. В стремлении обнять, почувствовать жар и упругость кожи. Мы утопали в ауре друг друга, нежились в пространстве нашего единого энергетического поля. Нам становилось плохо, когда мы отрывали взгляды друг от друга, нам становилось больно, когда пальцы не были переплетены. Оргазмическая болезненная необходимость быть тут, где ты, быть в тебе, быть с тобой, быть тобой.

люблю тебя, мой свет небесный,
сияние твоих ногтей
убийственно вонзилось в кожу,
соски, торчащие отвесно,
желанием насквозь во мне
с поэзии сдирают прозу.

люблю тебя, ночная тень,
и полумрак твоих зрачков
мой разум помутил рыданьем
от наслажденья в наготе,
в коленях холод от оков
ось предрассудков раскаляет.

огонь с моих уставших губ
ты, в предрассветный час снимая,
вдруг испугавшись потерять,
врываешься дыханьем вглубь,
ресницами едва касаясь,
секунды возвращаешь вспять.

Утром мы перевезли мои вещи к ней.

 

Татьяна перевернула мою жизнь. Вновь наполнила ее содержанием, смыслом. Раскрасила в яркие краски, пропитала новыми запахами и ароматами. Боль, страшная невыносимая боль, почти исчезла, растворилась в заботе и нежности, которой окутала меня эта миниатюрная хрупкая красавица. Выжженная чернота моей души постепенно зарастала цветами. Холод, сковывающий сердце, от которого я просыпался по ночам, отступал, оставляя все солнечному теплу.

Каждое утро просыпаясь, я видел ее широкую улыбку, сверкающую жемчужную ниточку зубов, небесные ясные глаза. Засыпая каждую ночь, я чувствовал на груди и плече тяжесть ее головы и тела.

Ее искреннее желание быть рядом, стремление снова окунуться в меня, жажда меня, необходимость во мне – наполняли глубокой благодарностью, ответной нежностью, трепетным желанием вернуть ей ее чувства, умноженные тысячекратно…

Непосредственность и простота ее любви пробуждали во мне непреодолимую к ней тягу. «Так не бывает», – говорил я себе. Но так было. Ей хотелось быть со мной, ей было невозможно без меня, она не умела быть без меня, острая жизненная потребность…

– Я все время спрашиваю себя, почему ты не пришел раньше? Как ты посмел столько времени оставлять меня одну?

 

Я оживал. Любовь… Пять могильных лет. Когда ты уже побывал на обратной стороне жизни, вне реальности. Когда костистая из необъяснимого другого потустороннего мира кисть держит тебя за кадык и взгляд пустых глазниц выжигает тебя в ничто. Тогда, вернувшись… неожиданно, чудом, ты уже ни во что не веришь и ничего не ждешь. Ты знаешь, что там – за Гранью.

Любовь, подаренная жизнью.

 

Иногда я просыпался по ночам. Целовал осторожно губы, которые тут же инстинктивно раскрывались мне навстречу. Сонный шепот «не уходи»…

Я шел в тот зал, где появился шаман в первую мою ночь здесь. Сидел на ковре и размышлял. Призывая колдуна помочь ответить на бесконечные мои вопросы.

Новая любовь, новая жизнь, новый смысл, новое содержание. Для чего? Почему? Что я должен понять? После всего того, что было. Или просто принять и идти, идти, идти… Сколько идти, куда?

Новая любовь, новая жизнь, новый смысл, новое содержание.

Не велика ли цена? Восемь трупов, восемь могил… Разрушенная жизнь… Раздавленная вера… Искалеченное достоинство…

Имею ли я право платить такую цену за любовь, счастье, свет?

А может быть это черное паскудное предательство тех, кто уже никогда не увидит этот свет, но навсегда остался в моем сердце?

Неужели все это совершалось только для того, чтобы я сидел здесь и сейчас и пытался ответить на этот безответный вопрос?

 

Приходила Татьяна, накрывала мое обнаженное и прохладное тело пледом, сворачивалась вокруг меня калачиком и засыпала.

Ты вернула меня к жизни.