Четвертая новелла

Это был поезд из среднеазиатской республики. Мало того, что сами по себе вагоны были старые раздолбанные и грязные. Так еще в каждом из них было народу в три-четыре раза больше нормы.

Ноги, руки, головы, тела.

Мешки, сетки, сумки, чемоданы.

Жара, духота.

Смешанная с сигаретным дымом из тамбура и смрадом незакрывающегося туалета вонь липких немытых потных тел. Тонкий аромат, потыренной по полкам, кураги, дынь, лепешек и прочей восточной экзотики лишь еще сильнее подчеркивал это зловоние.

Непрекращаемый гомон, нудёж, бубнение – даже ночью найдется парочка идиотов, пытающихся в подвыпившем состоянии что-то доказать друг другу, – двух сотен базарных глоток.

Если есть в мире ад, то он здесь: в раскаленном полуденным пустынным светилом, переполненном людьми и забитом доверху быстропортящимися продуктами, свежими и сушеными фруктами, мануфактурой и наркотой, неторопливо катящемся по выжженным пескам, вагоне.

У меня была вторая полка, лежал, стараясь максимально не привлекать к себе внимания.

Во-первых, во внутренностях своего ноутбука я вез ханку, чтобы хоть как-то окупить свое причудливое турне. Она, зараза, через десятислойный плотный целлофан очень чувствительно воняла, хотя, возможно, это был и психологический эффект, а, может быть, это воняло с соседней полки.

Во-вторых, потому что европеец, что сразу крайне нежелательно выделяло меня – почему-то это вызывало у окружающих азиатов нездоровый интерес и агрессивную реакцию: задеть, прицепиться, пристать, напакостить, поугрожать.

Чем незаметнее присутствие, тем безопаснее путешествие.

Для того, чтобы меньше светиться и рисоваться в дороге, пришлось воздержаться от еды и питья: меньше ешь и пьешь, меньше справляешь нужду, меньше сидишь или ходишь. Задачу воздержания облегчала антисанитарная и не аппетитная окружающая обстановка – желание даже просто приблизиться к вагонному сортиру отбило напрочь. Поэтому яростных позывов в туалет не было.

Но…

Окислительно-восстановительные процессы не остановишь, и природа берет свое.

Вторые сутки в пути.

Глубокая ночь.

Проснулся от двух причин.

От того, что на лицо что-то упало… Рука с третьей полки. Черт!

И от переполненного мочевого пузыря с естественной эрекцией, в качестве запирающего клапана.

Скрючившись, выглянул в проход: темнота, причудливые контуры руконогомешкоголов… Очереди в туалет нет – днем там постоянно толпятся пять-семь нетерпеливых мужиков с кричащими детьми, вечером – тетки все с теми же неугомонными детьми – сейчас же притуалетный тамбур был пуст.

Ну да… Пуст.

Туалет, надо сказать, был засран по самое «не могу». Грязь, сомнительная жидкость, экскременты.

Склонившись над унитазом, задом – натянутая форменной юбкой, что, аж, сочная молния готова была взорваться, жопка упругим шариком соблазнительно завлекала – в проем двери, стояла проводница. Странно, что проводница, а не проводник. Как помню, билеты проверял мужик.

Условный рефлекс, разбудил не только меня, но и поднял мой член, который от вынужденного двухнедельного воздержания только и ждал случая показаться во всей красе. А тут еще такое аппетитное яблочко. Удержаться не было сил.

И я сделал шаг вперед.

Молния, брызнув в стороны юбочной материей, смачно треснула. От привычных пальцев юбка тут же слетела вниз.

Мистическое неправдоподобное сияние белоснежных стрингов бешено контрастировало с окружающей пакостью. И это лишь ускорило полет трусиков вслед за юбкой.

Пупырышки упругой смуглой кожи ее налитых соком ягодиц и бедер приятно защекотали ладони.

Внешняя отстраненность проводницы – она, словно не замечая происходящего, наяривала ершиком заговнянный унитаз, а пальцы мои уже обильно оросились терпкой смазкой влагалища – еще больше распалила меня. А экстремальность – вот-вот кто-то проснется и пошлепает испражняться – в разы обостряла ощущения.

Член, потеряв голову от возбуждения, запутался в резинке от трусов. А когда, наконец, выскочил, то с такой озверелостью воткнулся в проводницу, что она, уронив ершик в унитаз – и он моментально исчез в дырке и абсолютно офигевший, наверное, от такого оборота событий,  запрыгал по шпалам – уперлась руками в дужку ватерклозета.

Ммммммммммммммм……

Ее горячая липкая плотная внутренность заставила меня сразу кончить два раза подряд.

И я это собирался сделать в третий раз…

Потом в четвертый… пятый…

Вот оно вынужденное воздержание!

Ее булочки, словно вырезанные по лекалу, так органично вписались в мой пах, а мой изголодавшийся зверенок так плотно заполнил ее услужливо податливое влагалище, что мы совокуплялись, совокуплялись и совокуплялись. С животной тупостью и отрешенностью, полностью отдаваясь процессу втыкивания и подмахивания. Радостно и слащаво ухмыляющийся поезд, резонансно подмахивал нам обоим.

В узком, тесном, тускло освещенном, загаженном, зловонном сральнике наши голые тела были живым воплощением сюрреализма, что нам позавидовал бы сам Сальвадор Фелипович.

 

Вагон дернулся на стрелках.

Член выскользнул из влагалища и как-то недоуменно дернулся.

Проводница неуклюже плюхнулась на унитаз. Платок слетел с головы, открывая взору прекрасные длинные черные волосы. Она, останавливая наши с поездом попытки сунуть ей в рот, прижала торчащий мокрый член к щеке с обескураживающей нежностью и заботой, словно приложила ладошку младенца. Ее красивые, слегка раскосые глаза, смотрели снизу вверх с такой выразительностью, что я понял ее просьбу «Все, хватит». От такой душевной теплоты я кончил, головка члена дернулась и слабенько выплеснула остатки спермы ей на щеку, ухо, волосы…

– Подожди там, я приду. – Она махнула в сторону курящего тамбура.

 

Темный тамбур.

Пульсирующий свежий воздух.

Выпученными звездами ночь вылупилась в раскрытое окно.

Ночная пустыня бездонна, черна и одинока. Отсутствие границ и точек, где может задержаться взгляд, делали пустыню Космосом. Взгляд, не находя опоры, терялся, суетился, вызывая головокружение и легкую тошноту, метался в поисках зацепки.

И…

Находил звезды… Которые горели так низко, что оказывались под ногами.

Я смотрел на эти огромные звезды снизу вверх и сверху вниз. На нереально близкий распростертый на пол неба Млечный путь, гигантский сияющий ковш Большой Медведицы, и перевернутую сапфировую букву «М» Кассиопеи. Теплый, но из-за скорости поезда прохладный, ветер дул в лицо, принося незнакомые ароматы из глубины ночной пустыни. От потоков воздуха приходилось щуриться. Желтое пятно от моего окна бежало по земле вслед за нами, повторяя поверхность рельефа.

 

Пришла. Ведро воды и два полотенца.

– Здесь оставишь, потом заберу… Сама.

Застегнутая на все пуговицы. Черный с белым узором платок, надвинутый до бровей, скрывал волосы. Даже не подняла взгляд.

 

Вот и последняя ночь.

Проснулся от легкого прикосновения к руке.

Проводница.

Машет ладонью, подзывая. Скрылась в проходе.

В тамбуре она сильно схватила меня за руку.

– Через десять минут остановка. Сходи. Утром у тебя хотят все отобрать. Потом выкинуть с поезда. Я слышала. Утром.

 

 

Четыре уменьшающихся огонька удаляющегося последнего вагона.

Я стоял на незнакомой станции.

Пустой перрон.

Темные окна вокзальных помещений.

Красные глаза светофоров.

Где-то лаяли собаки.

Посвистывал маневровый тепловоз.

Пахло поджигаемым углем, креозотом и какими-то цветами.

Между ног у меня была сумка с вещами, через плечо ноутбук с ханкой.

А в левой руке бумажный, прошитый белыми нитками, пакет. Две лепешки и пара горстей кураги.

И это все, что осталось у меня от женщины, даже имени не знаю, с которой был бешенный секс в обосранном туалете, и которая возможно спасла мне жизнь…

… жизнь…

Именно потому, что у нас с ней был бешенный секс в обосранном туалете поезда, идущего из одной среднеазиатской республики.

*

Странный народ – женщины.

Столько сил прикладывают, чтобы отказать мужчине в его домогательствах… А потом, неожиданно согласившись на секс, отдают себя мужчине полностью. Отдают без остатка, геройски. Поражая воображение и сминая все возможные представления о порядочности, преданности, самоотверженности, самопожертвования.

К сожалению, очень редко они остаются навсегда. Иногда надолго, порой пока не надоест, часто, пока не найдется другой мужик. Однако, не менее часто, исчезают сразу после первого раза. Существует и другая статистика: надолго с «хорошими мальчиками» женщины остаются реже, чем с «плохими».

В чем причина такой самоотверженности?

В чем причина такого самопожертвования?

 

Почему женщина «держится» за алкаша, ежедневно вытаскивая его из-под заборов и помоек, живет с никчемным неудачником, постоянно выслушивая сопливое самобичевание, терпит и мирится с больным игроманией, борется с гибельной зависимостью наркомана, мучается с тупым мужланом, безропотно выносит издевательства гаденыша? Почему ради мужчин она бросает карьеру, посвящает себя, целиком и полностью, домашнему очагу? Почему терпит унижения, побои? Откуда такой мазохизм? Почему женщина с таким нездоровым садизмом унижает себя, жертвует своей единственной жизнью?

Если миром правит естественный и половой отбор, этого не должно происходить. В природе самке не нужен самец, который не может защитить и обеспечить ее и потомство. В этом случае генетическая ветвь гибнет. А весь род и вид тогда обречен на исчезновение. Природа не настолько глупа, чтобы идти вопреки своим замыслам.

Или что-то сломалось в механизме Природы. И поэтому все пошло наперекосяк?

 

В прошлом году затащил насильно девушку, воспользовавшись ее «минутной» слабостью, в постель. Последняя пустая, кроме нас вдвоем никого больше не было, маршрутка неслась без остановок по ночному городу, она сидела и почти навзрыд ревела, когда я подсел к ней, насильно повернул лицо к себе и жестко взасос поцеловал и только усталый голос водителя «Эй! Эй! Конечная!» остановил мою руку, которая резко пробралась под юбку и почти залезла в трусики. Нежность появилась позже. После стремительного грубого траха в прихожей, на полу, в одежде – я сцеловывал ее слезы с лица, в бешеном ритме всандаливая ей на всю глубину члена, а она плакала, пыталась раздеть себя и меня, и ногтями, толи от злости и обиды, толи от удовольствия, впивалась в плечи и спину – мы почти до утра просто целовались, обнимались и разговаривали: необходимость выговориться можно унять только разговором.

– Ты считаешь, что если один из супругов не выполняет клятвы, другой должен бросить его?

– Хм. А что значит «не выполняет клятвы»? Если я не принес зарплату домой, проиграв ее в карты. Это невыполнение клятвы?

– Ну, я не так выразилась. Если он пьет и спивается. Настолько спивается, что обратной дороги у него нет. Он спился и совсем не хотел лечиться. Что я только не делала, больницы, знахарки, психотерапевты. Я потратила столько денег, времени и сил. Почему, если он не хочет и ничего не делает для сохранения семьи, я должна мучиться с ним всю жизнь?!

– Но ведь ты давала клятву Бо…

– Но он тоже давал! Я сделала все, что могла, но считаю, что если один не делает, то почему должен делать другой? Если я что-то делаю, что-то сделать должны и мне, все должно быть адекватно. Я вся извелась, пытаясь его вытащить из запоя. А он как был алкоголиком, так и не захотел лечиться. Я больше не могу…

И она в очередной раз истерично разревелась у меня на груди.

 

И это был не единственный случай отчаяния, смешанного с беззаветностью и жертвенностью, с которым я столкнулся.

В чем же причина такой самоотверженности?

Может быть, это материнский инстинкт или – инстинкт доминантной самки, или это страх потерять самца? В когда-то проводимых исследованиях получили результат: женщины во время обид чаще мужчин делают первый шаг к примирению. Ведь самке нужен самец, который будет обеспечивать ее и заботиться о потомстве.

Самец в жизни самки занимает огромное место. В первую очередь, как «производитель» потомства с наилучшими генетическими характеристиками и как гарант безопасности жизни и развития потомства.

Женщины, в соответствии с половым отбором, делают выбор наиболее конкурентно выигрышного самца. Процесс этот занимает немало времени, требует существенного количества энергии и результат поэтому ценен сам по себе, так же как ценна та вещь, которую мы долго и тщательно выбираем, бродя по просторам многочисленных супермаркетов, магазинов и бутиков. То есть ценность – это наш выбор. Мы лелеем выбранную вещь, любуемся, наслаждаемся, включаем в свой мир и ставим на то место, где она сразу органично вписывается, словно находилась там всю нашу жизнь.

Дорогим становится то, что далось с трудом. То, на что потрачено много сил, чувств и времени. То, что неожиданным мистическим, чудесным образом вдруг решает проблему, которая сама по себе давно тяготит, довлеет, угнетает, отнимает кучу энергии и эмоций. То, что приносит чувство удовлетворения, ощущение защищенности, спокойствие, комфорт, тепло, нежность.

И этот наш выбор становится частью нас самих. «Прорастают» внутри нас еще две руки и ноги, еще одно сердце, два глаза и уха… Отказаться от этого уже не просто жалко, а трудно и больно. И на этой грани боли возникает самоотверженность и самопожертвование – мы готовы на все ради второго нашего Я.

Когда мы моем руки, мы же не моем одну, мы моем две. Или, как в позабытом уже анекдоте, когда интеллигентный мужчина пришел в баню и просит дать ему билет на одно лицо. На что кассирша спрашивает: «А что, жопу мыть не будешь?» Другой человек растворяется в нас и мы в нем. Другое «Я» становится не просто частью нас. Становится тем, без чего мы уже будем не мы. Вторая рука, вторая нога, второе ухо, жопа или лицо…

Самоотверженность становится настолько сильной, что женщины цепляются за отбросы… За тех, которых нельзя назвать ни самцами, ни мужчинами… Почему инстинкт самосохранения, инстинкт сохранения потомства не толкает их бросить этих опустившихся уродов?

Мы можем морщить лицо и кривить пренебрежительно губы от этого рабского опускания себя, либо восторгаться ее героизмом с задумчивым выражением лица. Но рано или поздно появится мысль: «Зачем все это тебе? Зачем ты мучаешь себя? Оставь его!»

 

Странный народ женщины.

Однажды в кафе с официанткой…

Девушка с хорошо развитыми бедрами, обтянутыми кокетливой форменной темно-розовой юбкой-до-колен, высокой грудью под светло-розовой полупрозрачной блузкой не могла оставить без внимания меня. Впрочем, на нее оглядывались все посетители мужского пола.

Ее, словно в химической завивке, волосы раз десять посмели  ей помешать принять мой заказ. Кокетливо улыбаясь, она убирала прядь за красивое ушко, без сережки и не исковерканное прокалыванием.

Такой знакомый тревожно веселый, обернутый трагическим вопрошанием помощи, взгляд зеленых глаз никак не вязался с окружающей обстановкой.

… мы разговорились.

Она пятый раз возвращается к мужу. Уходит и возвращается. Уходит и возвращается.

– Я не люблю его, я его просто ненавижу!! Но я ничего не могу поделать. Родственники его и мои давят… Давят на то, что я плохая мать. Дочь. Жена. Он приезжает в дом моих родителей, куда я сбегаю от него, и начинает ныть, что у него разболелось сердце, что у него от нервов сыпь, что он не спит ночами, что сыну нужен отец… И я возвращаюсь… Я не могу его терпеть, меня выворачивает от одного его вида!! От запаха! От звука голоса. Я снова ухожу… Звонит его сестра, его мать «Ах, как он тебя любит!»… Из-за всего этого я не могу ни с кем завести серьезных отношений. Потому что, даже если я кого-то встречаю, через два-три месяца, через полгода, мне все равно приходится расставаться с ним. И от этого еще труднее, потому что я вижу: есть хорошие мужчины, умные, веселые, сильные… Но я не могу… Этот урод словно заколдовал меня.

Что сказать тебе, моя девочка??

Даже самые убедительные аргументы, здравые и сумасшедшие, бессильны. Даже доведенная до края отчаяния, в полушаге зависнув над бездной пустоты безволия и бессмысленности, ты так и будешь цепляться за навязанные принципы, надуманную ответственность, так и будешь уходить и возвращаться.

 

Два месяца после этого разговора я логически и не логически, на чувственном и эмоциональном уровне, уговорами и убеждениями пытался показать ей, что и как происходит. Используя самые разнообразные известные мне средства: самый лучший секс, самую изысканную нежность, самую теплую заботу, самые душевные ласки, самого лучшего психотерапевта, гипноз, церковь… Она говорила жаркими ночами, что любит, что такого, как я, никогда не встречала и никогда никому не отдаст. Она взахлеб плакала по утрам «Не бросай меня»…

А через два месяца в воскресенье сказала:

– Я возвращаюсь к мужу, прости меня…

 

  Материнский инстинкт – это, говорят, человеческие выдумки. На самом деле такого инстинкта нет в природе. А защита своего потомства – это всего лишь комплекс химико-физиологических реакций и результат бритвы Оккама, отсекающей излишества. Ведь неспособность только что родившегося ребенка поддерживать свою жизнь органично замещается способностью матери вскармливать ребенка грудью. Если бы ребенок появлялся на свет 100% готовым к жизни, самообеспечению, самозащите, то необходимости в материнском инстинкте просто не было. Очевидно, что материнский инстинкт есть выражение заботы о потомстве. И чем выше структура организма, тем беззащитнее появляющееся потомство, тем больше сил и времени нужно потратить на заботу. Например, у одноклеточных нет понятия материнского инстинкта, потому что мать гибнет сразу, как только клетка поделилась на две дочерние клетки.

  С другой стороны, материнский инстинкт – это результат социализации. Маленьких детенышей нужно не только кормить и беречь от окружающей среды, но и готовить к социуму. Передавать знания, развивать умения и навыки, прививать культуру, нравственность, формировать мировоззрение. Если в обществе сложилось отрицательное отношение к рождению ребенка, к детям, к материнству, к матери, то и материнский инстинкт изменится соответственно: он элиминируется, если дети никому не нужны, появление на свет ребенка предосудительно или даже преступно.

Забота о потомстве – это не что иное, как жертвование собой ради своих детей. Вот отсюда и прослеживается неправильная связь между самоотверженностью по отношению к ублюдкам, немощным, ущербным, жалким самцам, которые потеряли способность самостоятельно нормально существовать и материнским инстинктом, как потребностью заботиться о не приспособленном к самостоятельной жизни потомстве. Значит, корень самоотверженности и самопожертвования собой, своей жизнью ради недостойных мужчин в чем-то другом.

 

Самоотверженность и самопожертвование – это, конечно, благородно и даже романтично. Ты возвышаешься в своих глазах, становишься святой в глазах окружающих: «Ах! Она так мучается с ним». И на ум, как всегда, банально, приходят жены-декабристки.

Но возникает вопрос: кому эта хрень с жертвами и мучениями нужна? Мужу наркоману насрать на семью, его беспокоит только одна мысль «где взять дозу??», алкаш будет пить, пока не сдохнет или пока ему это не надоест. Быдло так и будет эксплуатировать жену, напрягать и трахать мозг, ставя свои интересы выше всего остального…

Частенько задумывался я над этим вопросом и такими ситуациями. Меня самого колбасит от того, что частенько отдаешь, выкладываешь всего себя, раскрываешь всю свою душу и сердце, пренебрегаешь своими желаниями и чувствами, жертвуешь своими принципами, временем, энергией, деньгами, ради девушки, женщины… а, в конце концов, оказывается, что ей глубоко дефекировать на все, что было тобой безвозмездно сделано и отдано… Как говорится «лучшие годы».

 

– Я тебя ненавижу!

– Отлично! Можешь идти, оставь меня одного!

– Ты не понял. Я тебя ненавижу, и поэтому буду жить с тобой и заберу у тебя лучшие годы твоей жизни.

 

Для себя я нашел ответ. Я такой, и по другому просто не могу: если испытываешь чувства к человеку, то и хрен со всем остальным.

Скорее всего, что и для женщин эта самоотверженность нужна исключительно для них самих.

Например, как раковина, щит, зонтик от сложностей в своей жизни, от страхов за ответственность своих поступков. От того, что не удалось самореализоваться. Тем самым перенося себя в область другого человека, мужа. Или даже в область семьи. Тогда все выглядит совсем иначе: «Из-за того, что я занималась мужем и семьей, я ничего не добилась». Эдакая фундаментальная ошибка атрибуции: виноваты все вокруг, но только не я.

Возможно, что такая самоотверженность – это не что иное, как слабость характера, неспособность принять самостоятельное решение, или обычная интеллектуально-нравственная ограниченность.

Но встречаются, конечно, женщины, самоотверженно ухаживающие за тяжелобольными мужьями, калеками, паралитиками. Выносить зловонную утку, кормить, вытирать безвольные слюни, просыпаться ночью каждый час – перевернуть на другой бок, чтобы не образовались пролежни… Что держит их? Что останавливает? Что заставляет жертвовать собой?

Неужели любовь?

Если это так, то природа самоотверженности становится абсолютно туманной и необъяснимой.

 

Размышлять на тему любви можно. Но за столько веков еще ни одному человеку не удалось ответить на вопрос: что такое любовь? И вряд ли удастся. А все, что было и будет когда-то сформулировано, будет лишь бесцветной и безвкусной подделкой. Так как каждый, каждый человек сам отвечает на этот вопрос: что такое любовь? Что такое любовь для него.

Ну, да ладно. Что мне еще делать ночью у маленького железнодорожного вокзала в ожидании рассвета, – есть лепешки с курагой, любоваться звездами и думать о любви.

 

Начать придется издалека.

 

С того самого момента, когда растворенные в воде химические соединения, под действием солнечной энергии, «слились» в биологическую клетку, жизнь на Земле вынуждена была приспосабливаться к окружающим условиям существования.

Агрессивная среда бульона, где Природой приготовлялась жизнь, состояла из самых разнообразных ингредиентов: осадков, ветра, смены температурных режимов, комет, астероидов, космического и активного солнечного излучения, вулканических извержений и землетрясений и других химико-физических воздействий, в том числе и увеличивающегося разнообразия живых организмов. Соответственно наращивалась экспансия жизни и усложнение структуры организмов. Естественно, что изменения внешних условий приводили к изменению живых организмов, а это автоматически вынуждало их искать новую среду обитания. Эти изменения происходили в сторону усложнения, потому что способность сохранения жизни в условиях постоянно изменяющейся среды обитания гарантируется тем организмам, которые имеют больший запас прочности и мало зависят от происходящих изменений во внешнем мире.

Так многомиллионные годы эволюции живых организмов, по некоторым исследованиям, начинаемые Природой заново несколько раз после катаклизмов, подвели, наконец-то, ситуацию к возможности появления разумной жизни. Ведь именно она, разумность, обладает максимальной гибкостью и самым эффективным способом самосохранения.

Я доверяю основателю марксизма, Фридриху Энгельсу, который высказал правильное предположение «Под влиянием в первую очередь, надо думать, своего образа жизни, требующего, чтобы при лазании руки выполняли иные функции, чем ноги, эти обезьяны начали отвыкать от помощи рук при ходьбе по земле и стали усваивать все более и более прямую походку. Этим был сделан решающий шаг для перехода от обезьяны к человеку». Оно и очевидно, в общем-то: тяжелый груз на голове, или в голове, можно нести тогда, когда человек ходит стоя на двух ногах, на четырех лапах это невозможно. Данное предположение Энгельса было впоследствии палеонтологически доказано. «В ходе эволюции у гоминид сначала развилось прямохождение, и только много позже началось существенное увеличение объема мозга. У живших 4-2 миллиона лет назад австралопитеков объем мозга был около 400 кубических сантиметров, примерно как у шимпанзе. Человек умелый (Homo habilis) жил 2,4-1,4 миллионов лет назад, размер мозга: 500-640 кубических сантиметров. Человек прямоходящий (Homo erectus) жил 1,4-0,2 миллионов лет назад, размер мозга от 850 кубических сантиметров. Неандертальцы (Homo neanderthalensis) жили 350-30 тысяч лет назад, размер мозга: 1200-1900 кубических сантиметров. Человек разумный (Homo sapiens) появился 200 тысяч лет назад, размер мозга: 1000-1850 кубических сантиметров».

 

Вот тут-то проблема всего рода человеческого и возникла.

На протяжении эволюции гоминид существовало противоречие между прямохождением и увеличением объема головного мозга. Малый таз Человека разумного, приспособленного ходить на двух ногах, должен быть узким, тогда ноги располагаются на меньшем расстоянии друг от друга, и это приводит к облегчению передачи усилий от ног к позвоночнику, соответственно к более высокой скорости бега, увеличивая шансы выживания. Но узкий таз затрудняет самкам роды. Из-за этого детеныши должны были рождаться с маленькой головой и, следовательно, с маленьким объемом головного мозга, и, скорее всего, недоношенными. Природа в панике заметалась в этом парадоксе: без большой головы нет большого мозга, но для большого мозга нужно прямохождение, а для этого нужен узкий таз.

 

Природа подошла к решению парадокса комплексно.

Разум, сознание – это результат социального, общественного, развития человека. И, значит, формирование разума у детенышей нужно проводить в социальной среде, то есть внеутробно. Для того, чтобы роды проходили в определенной степени легко, необходимо, чтобы размер головки ребенка соответствовал выходному размеру малого таза матери. Этого можно достичь, укорачивая продолжительность беременности самки. То есть, грубо говоря, ребенок должен появляться на свет недоношенным. «Донашиваемость» же переносится Природой в социум в форме заботы, воспитания и обучения.

Красивое решение.

Если бы не одно «но».

Даже при укороченном внутриутробном донашивании, срок беременности затягивается на 9 месяцев. Иногда до 7 месяцев. Внеутробная донашиваемость длится до 17-20 лет, требуя от самки в первые месяцы и последующие годы, до 5 лет, максимальной отдачи, присутствия и участия. Самка в такой ситуации оказывается не только «выпавшей» из живого потока, что само по себе трагично и гибельно, но и практически не способна в одиночку «поднимать» потомство столь долгое время.

Самке нужен самец.

Связь между самцом и самкой – это, всего на всего, инструмент для решения единственной исключительно важной задачи, заявленной Природой, – рождение и воспитание потомства. И как только в определенный период эта задача оказывается решенной, или по какой-то причине не может быть решенной, или может быть решенной, но при участии другого более подходящего для партнера, существующая до этого момента пара автоматически распадается.

Чтобы удержать самца на такой огромный срок возле самки, Природе нужно было что-то снова придумать.

Как удержать самца возле самки?

Природе пришлось «разработать» новую концепцию секса: секс – это главное! Самки должны быть готовы к сексу не один-два раза в год, а постоянно. Отсюда и возникает постоянный гормональный цикл. Кроме того, уровень ощущения и осознания секса пришлось сместить в сторону социализации.

Но и этого не достаточно для удержания. Секс сексом. Но пока вокруг самца крутятся другие самки, с сексом у него проблем не будет. Поэтому необходим еще такой механизм, который бы включал самоотверженность и самопожертвование самца ради своего потомства и, косвенно, ради самки. Ради определенной самки. Одной и единственной. Неповторимой. И чем больше самец готов пожертвовать, тем сильнее и дольше он привязывается к потомству и самке.

Вот, собственно этот коктейль, нацеленный на удержание самца возле самки и потомства, и есть любовь, не испачканная Человечеством своими философско-нравственно-культурными извращениями.

Самопожертвование со вкусом секса.

Даже сейчас эта формула любви актуальна. Именно то, сколько себя родного человек жертвует ради другого человека, определяет глубину и силу любви.

 

Тут не могу не упомянуть Бога.

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него».

Фигня.

Если любовь – это самопожертвование, жертвование собой ради другого, то Бог, жертвуя своим сыном, Иисусом, сделал западло не только сыну своему, отдав его на заклание, но и нам, совершив величайший обман всех времен.

Бог не любит нас.

Жертвование кем-то другим, но не собой, это подлость, трусость и предательство.